БОСОНОЖКА. Александр СИГАЧЁВ

http://blog.kp.ru/users/yinna/post40886174/

 Действующие лица:
Дункан Айседора, американская танцовщица;
Есенин Сергей, великий русский поэт; 
Дункан Ирма, приёмная дочь Айседоры Дункан;
Мери, горничная Айседоры Дункан;
Шнейдер Илья Ильич, сотрудник Наркома просвещения;
Человек в шляпе
Человек в фуражке
Дама с декольте
Дама в вуали
    В массовых сценах принимают участие Московская и Петербургская богемы, нэпманы, пролетарии и пролетарки, представители соцкультросвета.
    Место действия: Москва, С.-Петербург;
    Время действия: начало 20-х годов, ХХ века.
   Музыкальное оформление спектакля представлено в Приложении.
                                     
                                                    МУЗЫКА

    Во вступлении к первому акту звучат отдалённые мотивы революционной бури  (фрагменты мелодий революционных песен). Всё более приподнято звучат энергичные в духе марша отрывки гимна в честь Октябрьской  революции. В оркестровом вступлении слышаться мотивы нетерпеливого, радостного ожидания встречи Айседоры Дункан с товарищами по революционному духу в России. Одновременно звучат взволнованные мелодии сомнения, закрадывающиеся в душу великой американской танцовщицы, заканчивающиеся пылким гимном уверенности в торжестве революционных страстей.
   Второй акт обрамлён музыкальными эпизодами, характеризующими осо-бенности двух героев Сергея Есенина и Айседоры Дункан. Большое оркестро-вое вступление предвещает драматизм чувства любви, скрашенный замечательными танцами Айседоры Дункан.  Завершается акт большим музыкальным ансамблем, в радостном ликовании любви которого тонут все сомнения в скором грядущем разочаровании. Во второй половине акта много яркого солнечного света, движения, которые служат красочным фоном драматического столкновения, согреваемой радостной надеждой, трепет-ным ожиданием большого счастья.
    В третьем акте две картины. В первой картине сцены пронизаны сердеч-ностью и душевной теплотой Айседоры и впечатляющими танцевальными песенными и поэтическими сценами. Вторая картина   целиком посвящёна психологической драме Сергея Есенина и Айседоры Дункан от посещения Петербурга, парализованного разрухой и голодом. Значительное место занимает сцена последнего выступления Айседоры Дункан совместно Серге-ем Есениным на концертной площадке в Петербурге, в экстремальных усло-виях холода и неосвящённости зала. В первой половине акта, ещё преобла-дают мотивы торжества революционных настроений героев пьесы, но к концу открывается момент революционной  истины, потрясающий своей суровой действительностью. Музыкальный речитатив Сергея Есенина о страшном городе Петербурге, который страшно живёт и умирает, он грязен, потому что устал от голода и без отопления в зимнюю стужу; в то время как пролетарская элита жирует и нежится в лучах революционной славы. Завершает спектакль музыкально-танцевальной сценой выступления Айседоры Дункан и исполнением русских народных песен всех присутствующих зрителей. Это пение вселяет надежду на торжество света и разума, на победу добра.

                                        АКТ ПЕРВЫЙ   
            
                                  КАРТИНА ПЕРВАЯ

    Занавес опущен. На авансцену из-за кулис с двух сторон навстречу друг другу торопливо идут двое: человек в кожаной куртке, кожаной фуражке с красной звездой, с портфелем в руках и гражданин в светлом костюме, в соломенной шляпе и с тросточкой в руках. При встрече, приветствуют друг друга, снимая свои головные уборы.
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е   (обращается к человеку в шляпе) Ты слыхал потрясающую новость?..
Ч е л о в е к   в   ш л я п е    Ты имеешь в виду легенду о босоножке?..
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е    (отвечает с иронией) Легенда, - это слишком красиво сказано... До чего ж  пронырливый этот народ, американцы!?  Вот и Айседора Дункан, как только узнала о революции в России, воспламенилась желанием приехать к нам возрождать новое искусство танца - модерн. И наше революционное правительство пригласило её официально на открытие в Москве школы детского танца нового стиля... Я считаю это безобразием...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е    Я так не считаю, и позволю себе с тобой не согласиться. Почему ты модерн называешь безобразием? Всё в этом мире должно находиться в постоянном развитии...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е    На своё мнение я имею солидное основание... Айседора уже имела честь выступать у нас в России ещё при царском режиме, лет десять тому назад и я был тому живым свидетелем... Простите меня, но это не модерн, а шут его знает, что это такое... Это форменное безобразие... Стыд, срам и там тарарам...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е   (перебивает оратора) Да что же там за смертные грехи такие?.. Я тоже посещал её спектакли и не нахожу в ее танцах ничего дурного. Просто мы на Руси-матушке шибко замороченные, вот что я тебе скажу. Всё, что она творит в своём танце, это так ново и свежо... Это настоящее чудо! А ты просто-напросто пережженный сухарь...
Ч е л о в е к   в  ф у р а ж к е    (не скрывая негодования) Нет, это ты ничего не смыслишь в чистом искусстве. Ты что, товарищ, всерьёз считаешь это норма-льным явлением, что она танцевала почти совсем голая, если не считать лёг-кой паутинки на её плечах?.. Она же буквально шокировала всех своим бес-стыжим танцем, когда выступала в зале дворянского собрания много лет тому назад. На ней не было ни корсета, ни лифта, ни трико, да вообще ничего на ней не было. Танцевала нагишом, в чём мать родила, если не считать туники - тонкой паутинки (сплёвывает в сторону) тьфу, гать твою гать совсем. Стыд и срам! Стыд и срам!..
Ч е л о в е к   в   ш л я п е    (смеётся) Вот то-то и оно, брат, что мы жители тёмной пещеры. Согласись, что всё же есть в ней этакая изюминка, когда подвязанный у её прелестных бёдер хитон, подчёркивал живот и грудь,   развиваясь вокруг её босых ног...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е    (вне себя от негодования) Ну так и что ж, что повязанный хитон, она же была совсем голая. На тебя что, затмение нашло, и ты ничего порочного в этом не узрел?.. Ей что, этой безумной босоножке, всё равно где было танцевать – в Америке на побережье океана, развлекая буй-ных индейцев, или в России, в зале дворянского собрания? Может быть, она и в Московском кремле так надумает выступить. Это же разлагает нравствен-ные основы нашего общества.
Ч е л о в е к   в   ш л я п е    (пожимает плечами)  А почему бы и нет? Что пролетариям чуждо чувство прекрасного?.. Ей удалось покорить всю Европу своими  зажигательными танцами. Говорят, что она своим искусством спосо-бна оживить картины великих мастеров: «танцует» изображённые на полотнах водопады и лужайки цветов. У неё такое своеобразие, что её искусство танца не с чем даже сравнить. Эта фея-босоножка создала во всем мире целую оригинальную школу танца. У неё неподдельно выражены в танце чувства страсти и страдания. Ведь и поэты, и танцовщицы любят и страдают, как и все люди на земле, а под одеждой героев богемы бьется горячее сердце...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е   (с чувством сомнения) Но согласись, товарищ, должно же быть чувство меры  во всём и в танце тоже... А это что такое? Это не женщина и не ангел, какой вы её превозносите. Это чёрт какой-то. А неко-торые движения у неё  просто вульгарны и непотребны. Какое она несёт изв-ращение в своём танце!..
Ч е л о в е к   в ш л я п е    (рассерженно) Не говори об Айседоре так в моём присутствии. Ты, как я вижу, ничего не смыслишь в женщинах. Ты просто несчастная пересушенная вобла... Вот что я тебе скажу: она – молодец! Сво-боден и естественен её каждый порыв! Танец Дункан – это живопись, поэзия и музыка одновременно. Им можно выразить и зной аравийской пустыни, и музыку зимней метелицы. Дункан возродила античную хореографию, соче-тая её с современным ритмом жизни. Её искусство, несомненно, есть мисти-ческая тайна. А сколько энергии, сколько страсти!.. Такое впечатление, что внутри у неё вечный двигатель, подчиняясь которому, она непроизвольно, естественно и гармонично живёт на сцене. Я влюблён в Айседору. И прошу тебя, больше не говори о ней не слова, чтобы мы окончательно не поссорились... (Уходят в разные стороны за кулисы.)                        
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е    (говорит на ходу) Вот помяни моё слово: Ай-седору у нас освистают...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е    (на минуту останавливается) Не бери грех на душу и не накаркивай. Не надо забывать, что она у нас в России гость. (Обра-щается к публике в зале.) Люди, не слушайте отпетых женоненавистников. Доверяйте лишь своему вкусу, своему чувству и своему сердцу. Не слушайте мнений сухих, ржаных сухарей. Посмотрите на искусство танца Айседоры Дункан и судите не умом, а сердцем.       Занавес открывается.
     На сцене представлен номер в московском отеле «Саввой». Вид номера производит самое жалкое зрелище: на стенах облезлые обои, исковерканные стулья, так что Айседоре Дункан и её спутницам Ирме Дункан и горничной Мэри приходиться сидеть на собственных чемоданах. Стол и платяной шкаф в таком же плачевном состоянии. Айседора была одета в оригиналь-ный наряд, соответствующий революционной России «А-ля-большевик. На ней белый атласный жилет, отороченный красным кантом, а сверху надета блестящая кожаная куртка. Ирма одета в красную тунику, а горничная Мери – в светлую кофту, в чёрную длинную юбку и в светлый фартук.
А й с е д о р а   (невозмутимо) Боже мой!.. Мне не вериться. Несмотря ни на что мы всё ж таки в России. Прощай, старый мир! Привет новому миру!..
М э р и  (говорит осторожно) Милая Айседора, ты всё ещё пребываешь в мечтах о русском чуде... Неужели эта суровая действительность (показывает жестами рук на жалкую обстановку в номере) тебя нисколько не призем-лила с небес, и ты всё ещё паришь в волшебном эфире...
А й с е д о р а    (непринуждённо смеётся) Ну что ж, дела наши не так уж и плохи. По крайней мере, нас не изнасиловал красноармейский отряд, как пророчили нам в Америке перед самым нашим отъездом... Нас запугивали, что мы рискуем быть обесчещенными и даже самой жизнью... Но мы живы и ни что нам не угрожает... (Говорит мечтательно.) Если бы вы только знали, какая радость, и какие надежды охватили меня, когда я узнала о революции
В России!.. Я в тот же вечер танцевала «Марсельезу» в том первоначальном революционном духе, в каком она была написана (Берёт Ирму Мэри за руки, поднимает их со своих чемоданов, танцуют, садятся снова на чемоданы  смеются...) Я дала себе слово, что в красной тунике буду изображать в танце красную революцию пролетариев, и звать униженных во всём мире  к оружию. Я была по-настоящему счастлива и танцевала с невероятной яростной радостью при мысли об освобождении всех угнетённых, которые страдали, мучились  и умирали за свободу!..
М е р и   (говорит осторожно) Пойми, милая Айседора, у тебя вскоре поя-вится множество врагов, которые захотят погубить тебя. Весь мир не призна-ёт революционную Россию, а ты в России всего лишь только гость, хоть и почётный...
А й с е д о р а   (обнимает Мери за плечи, говорит решительно) Господи, неужели не наступит когда-нибудь такое удивительное время, когда человек сможет разрешить себе раскрыть свою прекрасную душу, не отыскивая для этого укромных, потаённых уголков и не опасаясь быть признанным умали-шённым, этими холодными, скованными мумиями, именующих себя благо-разумными людьми. Когда человеку перестанут диктовать свои правила все кому не лень... Когда человек сможет жить по законам искренности, естест-венности?..
М э р и   (смутившись) Милая Айседора, сейчас в России не до нас. Здесь правит стихия революции и может случиться всё что угодно... У нас ещё есть возможность переждать эту революционную бурю... Вот нас пригласили в Россию, но не встретили. Дали буханку чёрного хлеба и чашку чёрной икры. Это всё, что сейчас они смогут сделать для нас. Им сейчас не до нас... Пойми меня правильно, милая Айседора...
А й с е д о р а   (смеётся без иронии) Да ты, Мери, как я вижу, просто трусиха...  Ради освобождения трудового человека от рабства, я готова есть только чёрный хлеб и чёрную кашу. И разделять с этими товарищами судьбу... Я сама вышла из простой трудовой семьи, что такое неволя под видом внешней привлекательной оболочки, так называемой свободной демократии... (Успокаивает Мери.) Нас пригласили в Россию, чтобы организовать школу для детей рабочих. Детям революции нужно новое, светлое искусство... Ты, Мэри, в России впервые, и незаслуженно боишься её. Мне довелось быть здесь десять лет тому назад. Я знаю, что такое Россия, что такое русский дух!.. Россия – это дивная сказка, которую могли выдумать только русские люди. В России даже горе дышит первобытной радостью. Только в России, освобождённой от ига эксплуатации людей олигархами, может создаться жизнь, дивная, как сказка, сверкающая драгоценностями легенд цветущих необъятных просторов, лучезарным утром, увеличивающая каждый час любовью и счастьем, когда нет слов, чтобы выразить это счастье... В новом государстве коммунизма не обойдётся без борьбы за счастье народное, и участвововать в этой борьбе – это истинное, настоящее счастье!.. (Айседора обнимает Мэри и Ирму, говорит мечтательно.) Вот увидите, мы с вами будем свидетелями и участниками праздника счастья простых людей. И мы понесём этот факел счастья по всему свету... Я готова провести остаток своих дней в одной скромной блузе, питаться скромно, среди товарищей, одетых с той же простотой и исполненных братской любовью. Отныне мы будем лишь товарищами среди товарищей. Прощай, неравенство, несправедливость и животная грубость старого мира. Вот он новый, прекрасный мир, который уже создан!..
М э ри    (совсем тихо) Милая Айседора, русским сейчас самим нечего есть, а тут ещё мы появились... У нас даже и контракт не подписан...
А й с е д о р а   (дружеским тоном с нежностью) Успокойся, Мэри... Знаешь, я сыта кабальными контрактами по горло. Да, русским сейчас возможно самим нечего есть, но это временно. Они полны решимости, сделать искусство, образование и музыку достоянием каждого человека. Я просто счастлива, что в мире есть место, где не ставят коммерцию выше, чем духовное и физическое развитие детей.    
    Я предлагаю сейчас хорошенько выспаться, и, как гласит добрая русская пословица, - утро вечера мудренее... Айседора села на свой чемодан и жестом руки пригласила последовать её примеру. В это время в дверь постучали, и в номер вошёл Шнейдер Илья Ильич. Айседора величественно поднялась ему навстречу.
Ш н е й д е р   (Пожал, протянутую ему руку Айседоры, говорит виноватым тоном.) Айседора, простите великодушно за такой конфуз, что мы не очень достойно встретили вас.
А й с е д о р а   (улыбаясь, говорит в шутку) Кайтесь, кайтесь, товарищ... (серьёзным тоном)  Не беспокойтесь, пожалуйста, всё очень хорошо...
Ш н е й д е р   (всё ещё извиняющимся тоном)  Понимаете, Айседора, мы ожидали вас встретить лишь на следующей неделе и надо же, как неловко получилось. Ваш приезд оказался для нас неожиданным, и нам с трудом удалось найти человека, который смог встретить столь желанную гостью. В этот отель «Саввой» мы поселили вас временно и завтра всё уладим самым наилучшим образом...
А й с е д о р а   (приветливо улыбаясь)  Вы напрасно так беспокоитесь, для этого решительно нет ни малейших причин...
Ш н е й д е р  (немного успокоившись) За остаток нынешнего дня и завтра мы приведём в порядок дом балерины Балашовой, что на Пречистенке. Дом был опечатан сразу после отъезда балерины за границу...
А й с е д о р а    (говорит искренне) Поверьте, мне от всей души хочется помочь России. Хочется забрать в этот дом обездоленных детишек, обогреть их и научить радоваться подаренной им жизни. Я искренне хочу помочь этим маленьким страдальцам. Мы создадим свою школу-театр, в который на концерты будут приходить простые люди. Им в этой школе не надо будет платить за своё обучение...
Ш н е й д е р   (говорит с некоторым сочувствием) Ах, Айседора, Айседора, вы слишком рано народились на свет... Мы только ещё вырубаем мраморные глыбы, а вам хочется сразу оттачивать и шлифовать их. Мне немало приш-лось выслушать от своих коллег, что устройство школы-театра сейчас в Рос-сии – это совершенно немыслимое дело в растерзанной стране, где царит сыпной тиф, холера, разруха, голод... От беженцев в Москву со всей России нет никакого спасения. Повсюду толпами ходят сироты, попрошайки,  беспризорники. Дети беззащитны, худы, грязны, вшивы. Они промышляют только воровством и живут, где доведётся: в подвалах, на чердаках, на помойках. Вот уже и поэты эту тему стали поднимать на щит (читает стихотворение)
Если волк на звезду завыл,
Значит небо тучами изглодано...
Ржавые животы кобыл,
Чёрные паруса воронов.
Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля смрад.
Облетят под ржанье бурь
Черепов златохвостый сад...
Слышите ль? Слышите звонкий стук?
Это гробни зари по пущам
Вёслам отрубленных рук
Вы гребёте в страну грядущего...
А й с е д о р а   (взволнованно) Кто этот поэт?
Ш н е й д е р   Это Сергей Есенин...
А й с е д о р а   Он большой мастер слова...
Ш н е й д е р   Это первый поэт в России,  нет ему равных...
А й с е д о р а   (говорит задумчиво) Вот посмотрите, Илья Ильич, я вынуж-дена была продавать своё искусство танца по пять долларов за место. Мне надоел современный театр больше напоминающий дома проституции, чем храм искусства, где артисты, которые должны занимать места первосвящен-ников, вынуждены прибегать к уловкам лавочников, продающих свои слёзы и душу, - сколько-то за вечер. Я хочу танцевать для свободных людей... Я хочу танцевать для них даром и быть уверенной, что их привела ко мне не изощрённая реклама и деятельность прожжённых импресарио, а желание увидеть искусство...
Ш н е й д е р   Я не стану более вас занимать своим присутствием. Вам сейчас надо хорошо отдохнуть, и мы за вами приедем... (Шнейдер уходит)
А й с е до р а    (простодушно смеётся) Подумать только, мы будем жить в доме балерины Балашовой, в то время, как она бежала из Советской России в Париж и поселилась там в моём доме... (Все вздохнули облегчённо и засмея-лись.) Вот уж чистая правда: мир этот тесен... А теперь отдыхать, отдыхать... Мы заслужили этот отдых... 
                                                                                        Занавес
                                       КАРТИНА ВТОРАЯ

    Большая зала в доме балерины Балашовой. На роскошном диване и на дорогих стульях с изогнутыми тонкими ножками, гордо восседали офици-альные гости из культпросвета. Нарядные гости с нетерпением ожидали Айседору Дункан.
Д а м а   с   д е к о л ь т е    (садиться за рояль) Товарищи, что-то мадемуазель Дункан слишком задерживается.
Д а м а   в   в у а л и    Уж не потерял ли голову наш любезный Илья Ильич Шнейдер с Айседорой (смеётся) Танцовщица легко может вскружить голову мужчине...
Д а м а   с   д е к о л ь т е    (играет на рояле, негромко поёт)
В том саду, где мы с вами встретились,
Ваш любимый куст хризантем расцвёл,
И в моей груди расцвело тогда
Чувство яркое нежной любви...
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь всё живёт
В моём сердце больном...
    Появляется Айседора Дункан и Илья Ильич. Айседора одета в красную тунику, на голове повязана красная шаль
И л ь я   И л ь и ч   (представляет Дункан обществу) Товарищи, вот и сама хозяйка  этого дома Айседора Дункан. Вижу, что вы нас заждались, да извоз-чик нерасторопный попался. Но вот мы перед вами. Анатолий Васильевич Луначарский рекомендовал мне познакомить вас  с Айседорой Дункан. Он просил оказывать ей содействия в первые дни её проживания в доме Балашо-вой. По крайней мере, обеспечить этот дом всем необходимым и в первую очередь дровами и продовольствием. Думаю, что вы сдружитесь с Дункан и поможете ей освоить детскую танцевальную школу-театр...
Д а м а   с   д е к о л ь т е   (подошла вплотную к Айседоре Дункан) Мадемуа-зель Дункан, позвольте мне представиться вам...
Д у н к а н  (отвечает резко, говорит с акцентом) Я не мадемуазель, а товарищ Дункан... (Все присутствующие переглянулись и многозначительно улыбались.) Признаться вам, я сразу не поняла, где нахожусь, может быть в очаровательном салоне в стиле Людовика четырнадцатого (присутствующие насторожились и перестали улыбаться). Дамы все наряжены и украшены драгоценностями... (Неожиданно для присутствующих громко восклицает.) Так вот она, какая есть большевистская Россия!.. для чего совершалась Великая кровавая революция? Ничего не изменилось, кроме актёров... Вы забрали их драгоценности, мебель, одежду и даже их манеры перенимаете... И я скажу вам откровенно, что играете вы их роль несравненно хуже, товарищи!..
     Вы совершили революцию. Вы строите новый, прекрасный мир и что же в итоге выходит?.. Надо ломать всё старое, ненужное, обветшалое. Надо, надо ломать!.. Ломка должна быть во всём: в образовании, в морали, в быту, в оде-жде.
     Строя новый мир, создавая  новый тип людей, надо бороться с ложным пониманием красоты. Вы сумели выкинуть на свалку истории сахарных, водочных и табачных королей из их дворцов. Но почему же вы решили сохранить дурной вкус их жилищ? Выбросьте в окно их пузатые тонконогие кресла и хрупкие позолоченные вазочки, графинчики и стульчики. Снимите со стен эти слащавые картины - идиллии пастушков и пастушек. Я думала увидеть сегодня здесь новое, а вам не хватает только фраков и цилиндров... (Обращается к Илье Ильичу.) Илья Ильич голубчик, я не смогу пригласить своих учеников  в этот дом, который имеет такой мещанский вид. Мне будет просто совестно перед ними. Они никогда не привыкнут к этому вычурному, уродливому, неестественному мирку. Берёт за руку Шнейдера, подводит его к краю авансцены. Все присутствующие с недоумением пожимают плечами. Айседора говорит Шнейдеру дружественным тоном. Голубчик Илья Ильич, не сердитесь на меня. Я и во Франции никогда не носила  украшений и стремилась жить проще, а здесь в революционной России мне нестерпимо видеть эту роскошь, когда вокруг царит нищета, голод и разруха... Простите меня, Илия Ильич, что я не сдержалась и говорила, может быть излишне резко. Я не могу лицемерить.
Ш н е й д е р    (говорит в тон Айседоре)  Успокойтесь, Айседора, вы сказали то, что следовало бы сказать мне... (Все присутствующие на сцене начинают постепенно расходиться поодиночке.)          
Д у н к а н    (с воодушевлением) Илья Ильич, прошу вас только об одном, помочь мне с дровами. Консервы у меня есть. Я добьюсь помощи от моих друзей в Европе. Мне же самой нужен только чёрный хлеб и вода. Мы уже сейчас можем начать работать. Дайте в газете объявление о том, что в Москве на Пречистенке открывается школа танцев для детей в возрасте от четырёх до десяти лет...
Ш н е д е р    Такое объявление будет сделано уже завтра.
Д у н к а н     Вот и хорошо... Голубчик Илья Ильич, раздобудьте, пожалуй-ста, молоток, гвоздей и другие необходимые инструменты я буду в этом доме менять здешний интерьер. Мы повесим голубое сукно на стены в этом танцевальном зале. А на пол положим гладкий ковёр (почти восклицает) Пусть будет больше солнечного света!.. Эту люстру поменять невозможно? Сколько в ней тонн?
Ш н е й д е р   (пожимает плечами, говорит с улыбкой) Тяжела, тяжела эта старушка люстра...
Д у н к а н    (говорит в тон Шнейдеру) Если её нельзя поменять, то мы её преобразим... Революция, так революция!.. Долой Наполеона! Солнца! Солнца!.. Пусть здесь будет тёплый солнечный свет, а не этот мертвяще-бледный свет... И никаких здесь не должно быть прожекторов. Солнечные лучи не бегают за человеком...
Ш н е й д е р   (оглядевшись по сторонам) Как я вижу, мы с вами остались одни...
Д у н к а н    (улыбается) Мы с вами станем добиваться успехов не числом, а умением... Таков, кажется мне, лозунг у настоящих нынешних большеви-ков?..
Ш н е й д е р    (улыбается) Совершенно верно. И ещё есть лозунг: «Ни шагу назад!..»
Д у н к а н     Замечательно!.. Ирма и Мери нам в этом помогут... За дело, товарищи!.. (Илья Ильич, Айседора, Ирма и Мери весело смеются.)
Ш н е й д е р    Засучиваем рукава и с песней дружно примемся за дело...
Д у н к а н    За работу, товарищи!..
                                                                           Занавес опускается
                                       
                                           АКТ ВТОРОЙ

                                      КАРТИНА ТРЕТЬЯ

        В художественной студии Якулова вечеринка московской Богемы (поэтов, музыкантов, художников). На сцене появилась Айседора Дункан в танцевальном наряде – длинной тунике, на ногах золотые сандалии, на голову накинут золотой газовый шарф. Якулов встретил гостью и поднёс ей рюмку водки. Под возгласы: «Пей до дна!..» Айседора опорожнила рюмку. Зазвучала музыка чувственная, беспокойная. Айседора подошла к вешалке, сняла с неё чей-то пиджак, кепку и шарф, надела их и превратилась во французского хулигана-апаша, с сигаретой во рту и исполнила танец с шарфом. Айседора исполнила роль хулигана, а шарф служил ей партнёршей в танце.
    Узкое, розовое тело шарфа извивалось в её руках. Апаша ломал своей «партнёрше-танцовщице» (шарфу) хребет, сдавливал ей горло, своими жестокими, беспокойными руками. Танец закончился тем, что «тело» шарфа распласталось на ковре, судорожно вздрагивая и, наконец, вытянулось и осталось недвижимым трупом...
    Все были потрясены от этого страшного, но прекрасно исполненного танца. Айседора выпила из бокала шампанского и устроилась на софе в своей излюбленной позе, свойственной профессиональным танцовщицам «вытягивая кончики пальцев ног».
    На сцену из-за кулис буквально влетел Сергей Есенин, в светлом сером костюме.
Е с е н и н    (выкрикивая прямо с порога) Мне сегодня сказали, что в студии у Якулова гостит Айседора Дункан!.. Где же она?.. (Ищет Дункан взглядом.) Я так хотел бы посмотреть на неё!.. (Вновь обводит взглядом всех присутствующих.) Где же она?! Я так хотел бы посмотреть на неё!.. (Заметив Айседору, он подлетел к ней, словно сокол к лебеди...) Господи, это вы... это вы... (Есенин  опустился перед ней на колено)  Мне сказали, Что вы у Якулова и я, сам себя не помня, со всех ног примчался сюда...
А й с е д о р а   (гладит Есенина по голове и, запустив свои пальцы в золотую копну его волос, с удовольствием повторяла): Залатая галава! Залатая галава! Залатая галава!.. Сергей Есенин взял её за руки и увёл за собою во двор, к все-общему удивлению всех присутствующих. Слышался звонкий голос поэта.
Гей вы, рабы, рабы!
Брюхом к земле прилипли вы.
Нынче лужу с воды
Лошади выпили...
Листьями звёзды льются
В реки на наших полях...
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
Души бросаем бомбами
Сеем пурговый свист.
Что нам слюна иконная
В наши ворота в высь?
Если это Солнце
В заговоре с ними, -
Мы его всей ратью
На штыки подымем.
Если это месяц
Друг их чёрной силы –
Мы его с лазури
Камнями в затылок.
Разметём все тучи,
Все дороги взмесим,
Бубенцом мы Землю
К радуге повесим!..
  Послышался топот копыт лошади  и возглас Сергея Есенина: Ей, ямщик, стой!.. А теперь, брат, гони по Москве, что есть духу!.. Послышался удаляющий топот копыт...
                                                                                              Занавес
                                      КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

     Занавес поднимается. В глубине сцены изображено большое полушарие Земли, к которому был прикован цепями раб (роль раба исполняла Айседора Дункан). Мимикой, жестами и пантомимой Айседора передавала невыносимые страдания прикованного к Земле раба. Внезапно прозвучала мелодия  Российского гимна «Боже, царя храни»... В глубине сцены возник образ двуглавого орла, который устремился к прикованному рабу, мучая и терзая его. Гимн гремел всё громче. Раб мужественно сопротивлялся в напряжённой неравной борьбе. Послышались звуки Марсельезы, рабу удалось освободить от цепей одну руку, и он схватил ею двуглавого орла. Марсельезу сменил мотив «Интернационала». Рабу удалось сбросить с себя остальные цепи. Лицо Айседоры засветилось торжеством  и  радостью, и она вихрем пронеслась по всей сцене в ликующем танце освобождения...

                                                 АКТ ТРЕТИЙ

                                             КАРТИНА ПЯТАЯ

     Айседора в своей комнате на Пречистенке. Подошла к зеркалу и долго рассматривала в нём свое лицо
А й с е д о р а    (говорит с грустью) Как я изменилась. Сколько на моём лице стало морщинок, глаза мои потускнели, потяжелел подбородок (вздыхает).  Серёжа стал часто уезжать из дому с этим противным Мариенгофом. Понятно, что Мариенгоф часто нашёптывает Сергею, что я слишком стара для него и некрасива... Какая странная метаморфоза произошла со мной: так полюбить этого непутёвого юношу и не иметь ни малейшей возможности освободиться от этого сверхъестественного чувства, всецело поглощающего меня... Боже, как же тяжела моя любовь! И никуда, никуда мне от неё не скрыться. Серёжа меня сторониться. Его страсть ко мне прошла, она всегда бывает недолговечной... (Берёт со стола томик стихов Сергея Есенина, открыла его и позвала Шнейдера.) Илья Ильич голубчик!.. (Появляется Шнейдер.) Илья Ильич, прочтите, пожалуйста, мне вот это стихотворение. Объясняться по-русски я хоть и с трудом могу, но вот читать так и не научилась...
Ш н е й д е р    (Взял в руки томик стихов Есенина, взглянул на стихотво-рение, потом на Айседору.) Вот что, Айседора, давайте-ка мы с вами  выпьем по чашечке чаю...
А й с е д о р а    (отрицательно покачала головой) Вначале прочтите стихот-ворение, Илья Ильич, пожалуйста...
Ш н е й д е р    (озабоченно) Знаете, у вас сегодня усталый вид, вы слишком много трудитесь со своими милыми учениками... Послушайте доброго совета своего преданного друга. Вам надо отдохнуть...
А й с е д о р а   (говорит решительным тоном)  Нет, нет, Илья Ильич, я хочу знать, что написано в этом стихотворении у Серёжи...
Ш н е й д е р   (Глубоко вздохнув, покачал головой и начал читать.)
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.
    Айседора горько плакала, свернувшись комочком в углу огромного кресла. Илья Ильич стоял растерянный с томиком стихов Есенина в руках...
А й с е д о р а   (тихо спросила) Скажите, Илья Ильич, откуда он знает о такой боли?.. Он сам со мной, с этой собакой пережил её?.. За такие стихи можно простить всё... всё... (Прибежали дети, ученики Айседоры и стали ластиться к ней с нежностью, понимая детским чутьём её грустное настроение.)
А й с е д о р а   (Приласкала деток и стала читать им стихотворение Уильяма Блейка о маленьком трубочисте.)
Малыш чумазый – в метель и в мороз, -
На гребне крыши ослеп от слёз.
- Куда вы ушли, отец и мать?
- Молиться Богу, спасенья ждать...
- Не унывал я июньским днём,
Не горевал я в метель, в мороз.
Мне сшили саван вы, мать с отцом,
На гребне крыши, в юдоли слёз.
Не унываю – пляшу, пою, -
А вы и рады: работа впрок.
Весь день на небе – да не в раю,
В раю – священник, король и Бог.

      Дети в танце изображали неприкаянное состояние маленького, чумазого человечка. Одна девочка так вошла в роль, что даже расплакалась от жало-сти. Айседора взяла её на руки и пыталась успокоить. Всю эту картину зас-тал неожиданно вошедший Сергей Есенин.
Е с е н и н   (Очарованный и потрясённый  увиденной сценой, произнёс тихо.) Айседора, милая Айседора...
    Попытался остаться неприметным в стороне. Дети заметили присутствие Есенина и удалились. Сергей подошёл к Айседоре, показал свою новую книгу.
    Смотри-ка, Айседора, чего я принёс... Моя книжка вышла. Понимаешь, моя новая поэма «Пугачёв»... Слушай, я тебе прочитаю...
Яблоневым светом брызжет душа моя белая,
В синее пламя ветер глаза раздул.
Ради Бога, научите меня, научите меня,
И я, что угодно сделаю, сделаю что угодно,
                    Что б звенеть в человечьем саду!..
     (Есенин открыл страницу, где было написано посвящение Айседоре, и прочитал вслух.) За всё, за всё, за всё тебя благодарю я...
А й с е д о р а    (Прижимая тоненькую книгу к своей груди, повторила с особым чувством.) За всё, за всё тебя благодарю я...
И л ь я    И л ь и ч    (Принёс бутылку шампанского, откупорил, разлил в бокалы.) Сергей Александрович, предлагаю выпить за твой успех, за новую твою книгу, за Айседору!.. (Звенят бокалы, выпивают.)
Е с е н и н   (Исполняет песню на свои стихи, Айседора танцует.)
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых –
Всё явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.
Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень...
Клён и липы в окна комнат,
Ветки липами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
            Есенин обнимает,  танцующую Айседору.             Занавес. 
      
                                    СЦЕНА ШЕСТАЯ

     В концертном  зале Петербурга Сергей Есенин и Айседора Дункан дают совместное представление. Звучит шестая симфония Сергея Прокофьева. По сцене вихрем закружилась Айседора Дункан в красной тунике. Сделав несколько кругов по всей сцене, она скрылась за кулисами, и на сцене  появился Сергей Есенин.
Е с е н и н    (тихо произнёс) Каким стал страшным город Петербург. Мы с Айседорой Дункан много бродили по городу, разговаривали с жителями Петербурга. Мы ужаснулись. Страшная картина... Петербург живёт и умирает просто, он грязен, потому что устал. Зимой в городе замёрзли все уборные, это ещё хуже голода. Замёрзла вода. Нечем мыться. На город напала вошь. Люди сожгли всю свою мебель и книги, разбирают и сжигают малые дома, чтобы согреться. Вот и сейчас, здесь в зале вы не снимаете пальто, шапок и перчаток. А в это время избранная элитная категория кучки «товарищей» живут в удобных квартирах, не зная ни в чём недостатка.  Эти «товарищи» живут зажиточно, даже лучше, чем в дореволюционное время. Но верьте, друзья, правда восторжествует (читает свои стихотворения)  
Средь туманов сих
И цепных болот
Сниться сгибший мне
Трудовой народ.
Слышу, голос мне
По ночам звенит,
Что на их костях
Лёг тугой гранит.
Оттого подчас,
Обступая град,
Мертвецы встают
В строевой парад.
И кричат они,
И вопят они.
От такой крични
Загашай огни...
    Есенин поднял вверх правую руку, требуя тишины после оваций, начал читать своё новое стихотворение
Храня завет родных поверий –
Питать к греху стыдливый страх,
Бродил я в каменной пещере,
Как искушаемый монах.
Как муравьи кишели люди
Из щелей выдолбленных глыб,
И, схилясь, двигались их груди,
Что чешуя скорузлых рыб.
В моей душе так было гулко
В пелёнках камня и кремней.
На каждой ленте переулка
Стонал коровий вой теней.
Визжали дроги, словно стёкла,
В лицо кнутом грозила даль,
А небо хмурилось и блекло,
Как бабья сношенная шаль...
     Исполняет свою песню «Не жалею, не зову, не плачу»
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты всё реже, реже
Расшевеливаешь пламя уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льётся с клёнов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
     Звучит шестая симфония Сергея Прокофьева. На сцене появляется Айседора Дункан. Сергей Есенин покидает сцену и неожиданно сцена медленно погружается во мрак, смолк оркестр.  Илья Ильич вынес на сцену фонарь «Летучая мышь» и попросил зрителей не зажигать огня во избежание пожара. Он зажёг свой фонарь, горевший красным светом. И поставил его у рампы, у самых ног Айседоры и фонарь едва освещал её. Наступила тишина. Было слышно, как потрескивает пламя в фонаре. Илья Ильич набросил на плечи Дункан красный плащ. Айседора подняла фонарь высоко у себя над головой. Её красная одежда и красный свет фонаря создавали сильное революционное впечатление. Зал зааплодировал.
А й с е д о р а   (Сделала шаг вперёд, и обратилась к зрителям.)  Товарищи!.. Прошу вас пойте ваши революционные песни!.. Огромный зал, заполненный до отказа людьми, запел. Он пел без дирижера, без аккомпанемента... Пели одну за другой русские песни. Айседора так и стояла с высоко поднятым фонарём на протяжении всего пения зрительного зала. Песня нарастала. Пели всё громче, наливаясь неслыханной мощью. По лицу Айседоры катились слёзы. Пели песни: «Ермак», «Ей, ухнем!», «Утёс», «По диким степям Забайкалья», «Раскинулось море широко», «Замучен тяжёлой неволей», «Вы жертвою пали», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу!», «Наш паровоз», «Там, вдали за рекой». Наконец, в зале начал появляться свет. Взметнулся красный платок Айседоры Дункан.                     Занавес